"Что тут творится. Прости меня боже!
Я перекрестил вашу всю благородь.
И кое-кто с нами вроде схлестнулся наверно.
Куда не взгляни, мясорубка похоже.
Я что-то воткнул наугад в чью-то плоть.
Мои прогибаются. Дело я чувствую скверно.
Грязной земле отдай свое тело.
Душу огню придется предать.
Что ж, анархист-дурачек, ты с собою наделал?
Совесть свою утопил ты в стакане,
А пламя придется опять разжигать.
И что бы как прежде висело чёрное знамя
Над тобой! Над тобой! Над тобой! Над тобой!
Сидели и квасили водку с какавом.
Уж дело до рукоприкладства дошло.
И тут атаманша рванула сиреневый тельник.
Крикнула хрипло, стреляя наганом:
"Напасть нам на город время пришло!
Томится в тюрьме мой дружок — террорист и подельник."
"Да их слишком много!". Все стали боятся.
Она ж как всегда отрубила: "Плевать!"
И стала по-дьявольски страшно она напиваться.
Правду свою утопила в стакане,
А пламя придется тебе разжигать.
И что б как всегда не провисло чёрное знамя
Над тобой! Над тобой! Над тобой! Над тобой!
Спорить с ней было уже бесполезно.
Что с пьяной бабы уж нечего взять.
Чья голова тут уже не имеет значенья.
Дружка уж давно утопили, известно.
За мертвых придется опять воевать.
Громи же своих и чужих с ожесточеньем.
На землю летели кровавые капли.
Мы все убегали, от страха крича.
Маруська была кривая как сабля.
Маруся по пьяни рубила с плеча.
Она как безумство медузы Горгоны.
Взглянув на неё я окаменел.
Последнего мне не хватила патрона
Что бы пристрелить её. Я не успел."